Творцы апокрифов - Страница 134

134

«Перестань нести чушь, — этот слегка раздраженный голос Франческо узнал сразу, и застыл с полуоткрытым ртом. Тихий, твердый голосок из невообразимой дали, голосок его „предчувствий“ и смутных надежд на лучшее. — Какого ты обманываешь — самого себя? Последняя Битва еще не состоялась, и наступит не скоро, но приготовлениям к ней не суждено прекратиться никогда».

— Но как мне быть? — он растерянно посмотрел на неподвижное небо, точно надеялся увидеть там ответ, начертанный огненными буквами. Голосок не отвечал, сказав все, что считал нужным. Хор призраков тоже примолк. — Какую ношу я должен взять и куда ее нести? Где я оступился? Эй, скажите хоть что-нибудь!

Застывшая, мертвая тишина покинутого поля сражения. Ни единого звука, никакого движения, крохотные точки, ползущие из ниоткуда в никуда по навсегда опустевшему миру: три лошади и человек. Франческо никогда еще не испытывал такого ошеломляющего одиночества — сколько он себя помнил, поблизости всегда находились люди, семья, родственники, дорожные попутчики… Он не умел быть один.

— Мне надлежит свершить нечто важное в этом мире, — выговорил он немеющим языком, и услышал тихий, жалобный звук — словно порвалась верхняя струна его виолы, самая тонкая и самая щемящая. Он подумал о чаше, наверняка оставшейся стоять на окне их комнаты в Ренне. Он хотел взять ее с собой, но не смог: сначала потому, что не решился, потом — потому что не успел. Его попутчики, скорее всего, просто не обратили на нее внимания, и он не собирался обвинять их — вряд ли они разглядели бы в невзрачном деревянном кубке то, что померещилось ему, то могущество, которое он самоуверенно попытался разбудить. Чаша вернется туда, откуда он ее забрал — в крипту под часовней святой Магдалины. Вернется, чтобы впредь не появляться на свет, теперь хозяева Ренна позаботятся об этом…

Призрачный звон повторился, став сильнее. Франческо устало огляделся — может, ему приготовили новый подвох?

Шагах в тридцати от него вспыхнуло блекло-желтоватое сияние, сквозь которое отчетливо просматривались два стоящих рядом человеческих силуэта. По мере того, как свет мерк, фигуры приобретали отчетливость и осязаемость, становясь все более и более узнаваемыми.

* * *

Изабель опять услышала раздающийся где-то поблизости тяжелый топот.

По весьма приблизительным подсчетам, она прошагала уже не меньше лиги, и этот путь стал дорогой от холодного ужаса, сковывавшего мысли и движения толстой коркой льда, до все возрастающего раздражения. С ней ничего не происходило. Она шла по коридору с угрожающе низким потолком, через тусклый свет и полумрак. Пятнадцать шагов — очередной факел, с подтеками смолы и черной полосой копоти на стене. Под ногами хлюпали лужицы стоячей воды, время от времени она поднималась или спускалась по лестницами или открывала двери — одинаковые двери из темно-желтого дерева, укрепленные бронзовыми полосами, закрытые, но не запертые. Ручками на дверях служили латунные головы всевозможных хищных животных, сжимавших в зубах сплетенные из колючек кольца. Иногда ей казалось, будто она улавливает запахи — в основном раскаленного металла или застоявшейся воды, но раз повеяло цветущим лугом, или звуки — вскрики, попискивания, шлепанье тяжелых капель с потолка. В каком-то месте ее настигло звучание далекого хора, тянувшего низкое, перекатывающееся по бесконечным переходам «о-о-о», от которого чуть заметно подрагивали стены.

Сначала она боялась. Потом ей надоело подпрыгивать при каждом шорохе, и она начала злиться. Раз уж она угодила сюда, это неспроста. Вокруг ничего не менялось — коридор, выложенный темно-серыми, плохо обработанными плитами, сочащаяся между швов вода, налет блекло-зеленого мха на стыках между стенами и полом. Никто не бросался из темноты, не выл дурным голосом и не пытался пролезть сквозь стены.

Отыскать выход пока тоже не удалось.

Изабель остановилась на очередной развилке, посмотрела влево-вправо, и пожалела, что у нее не оказалось с собой ничего, чем она могла бы оставлять знаки на стенах. Вполне возможно, она уже давно бродит по кругу — полутемные коридоры ничем не отличаются друг от друга. Можно, конечно, выцарапывать на замшелых стенах стрелки кинжалом, но жаль портить лезвие. Она уже сообразила, что угодила в какой-то огромный и запутанный лабиринт, попыталась вспомнить все, что знала о подобных сооружениях, но додумалась только до одной полезной вещи — на каждом повороте сворачивала налево. Мысль, что лабиринт может вообще не иметь выхода, она старалась гнать, как только та осмеливалась показать свою чешуйчатую морду, распяленную в гнусной ухмылке. Она не впадет в панику. Возможно, по сравнению с остальными ей еще повезло — она всего лишь бродит по гигантской пустующей норе. Чутье утверждало, что она по-прежнему находится глубоко под землей, и Изабель не видела причин оспаривать его выводы. Она всего лишь хотела поскорее убраться отсюда и по возможности отыскать своих попутчиков.

Из левого коридора несло гнилью и прелыми листьями. Изабель принюхалась, недовольно скривилась, поколебалась, но все же пошла вперед, чуть пригнувшись и сжимая в руке кинжал с тонким, острым лезвием. Пока она использовала его только один раз, и то не по назначению — после некоторых размышлений отрезала подол собственного платья до колен, чтобы не мешался под ногами. Неровно обрезанные лоскуты тщательно обернула вокруг ладоней — не перчатки, но хоть какая-то защита.

«Мак-Лауд носит юбку, и ничего, никто над ним не смеется, — угрюмо размышляла она, возясь с плотной тканью, не желавшей поддаваться стали. — Впрочем, только полный дурак рискнет острить по поводу его одежды… или манеры разговаривать… или поведения… Черт, я бы не отказалась от пары штанов — наплевать на приличия, зато бегать удобно».

134