Творцы апокрифов - Страница 90

— «Своеобразные» — еще вежливо сказано, — не по-детски жестко хмыкнула девочка. — Спасибо за честный ответ. Не знаешь, почему взрослые увиливают или отмалчиваются, если их о чем-то спрашивает ребенок?

— Наверное, из опасения, что ребенку будет трудновато правильно истолковать их слова, — предположил Франческо. — Или потому, что знают — ответь на один вопрос, за ним посыплется еще десяток других, и вдобавок придется растолковывать такие вещи, о которых сам отвечающий старается лишний раз не задумываться. Причем отвечать нужно по возможности правдиво, а, как ты сама догадываешься, правда не только частенько непривлекательна внешне, но и утомительна.

— Красиво сказано, — Бланка остановилась на крохотной площадке, тускло освещенной падающими из узкой бойницы лучами, и задумчиво наклонила голову. — Ты сам придумал такую фразу или где-нибудь прочитал?

— Если скажу, что выдумал сам, получится, что солгу, но если скажу, что прочитал — это тоже будет неправдой, — бодро отчеканил Франческо. Личико девочки приобрело настолько озадаченно-растерянное выражение, что ему пришлось спешно подыскивать иной оборот речи: — Скажем так: эта мысль есть объединенный плод моих раздумий над прочитанным. Можно двигаться дальше?

— Можно… — Бланка стала подниматься по крутым ступенькам медленнее, погрузившись в сосредоточенные размышления над услышанным. Воспользовавшись моментом, Франческо поспешно спросил:

— Монна Бьянка, о какой тайне упоминали эти ваши… голоса?

— Не знаю, — ответ последовал настолько стремительно, что только глупец не распознал бы откровенной лжи. Однако Франческо предпочел довольствоваться услышанным. — Никто не знает. Рамону кажется, будто рано или поздно он сумеет завоевать доверие призраков и вынудит их проболтаться, но я думаю — он обманывает сам себя. Для голосов не имеет значения, с кем они разговаривают. Если у них есть разум, то в нем застряла одна-единственная мысль, и они повторяют ее на все лады… Мы почти пришли.

Девочка изо всех силенок навалилась на низкую, целиком обитую железными пластинами дверь, и вопросительно оглянулась на замешкавшегося Франческо. Общими усилиями им удалось отжать створку от косяка на расстояние, достаточное, чтобы по очереди проскользнуть наружу. Франческо шел вторым, вежливо пропустив свою маленькую даму вперед, и в очередной раз замер на месте, пораженный новыми чудесами замка. Ему хотелось дать себе слово больше не удивляться, однако он всерьез подозревал, что еще до заката успеет повидать больше, чем за все прожитые годы.

Они стояли на крохотной площадке, неизвестно как втиснутой строителями между закругленной кладкой сторожевой башни и зубцами бастиона. Площадка насквозь продувалась ветром, превратившимся в подобие невидимой, но ощутимо теплой, упругой стены, мягко отталкивающей человека назад. Ветер заунывно насвистывал, выдувая из камней протяжный, ноющий звук, похожий на отголосок звона порвавшейся струны.

— Красиво? — с видом щедрой хозяйки, показывающей гостю сокровища своего дома, осведомилась Бланка.

— Очень, — согласился Франческо, с опаской косясь вниз. Он всегда недолюбливал высоту, а под площадкой насчитывалось не меньше сотни футов обработанного камня, сменяющегося затем местными оранжево-желтыми скалами с гранями, острыми как лезвие ножа. Похоже, Бланка решила сделать ему небольшой подарок и привела на самое высокое место в замке, откуда открывался вид на всю округу.

Девочка с любопытством покосилась на своего собеседника, осталась довольна произведенным впечатлением, и, в один прыжок преодолев короткую деревянную лестницу, ведущую вниз, ловко подтянулась и пролезла между двух соседних крепостных зубцов. Франческо растерянно поглядел ей вслед, перед его мысленным взором полыхнула безумная картина, наверняка порожденная шепотом призрачных голосов: Бланка невозмутимо говорит «Смотри, я умею летать» и сигает вниз, на миг обернувшись небывалой черной птицей с переломанными крыльями…

— Ты куда? — в панике выкрикнул он. Девочка недоуменно оглянулась:

— Я всегда тут сижу. Это место называется «балкон Мануэля». Позапрошлым летом один из солдат гарнизона, этот самый Мануэль, побился с Тьерри об заклад на двадцать цехинов, свое жалование за месяц, что сможет спуститься отсюда и подняться наверх, не используя никаких веревок и крючьев. По-моему, тогда весь замок разделился на два лагеря — одни ставили за Мануэля, другие против. Я поставила «за» и выиграла. Он смог сделать то, о чем говорил, хотя на спуск и подъем у него ушел почти целый день. Потом он рассказывал: мол, стена только кажется гладкой и ровной, за столько лет от ветров и дождей в ней образовалась уйма трещин и выбоин, почти как лестница. Кое-кто, наслушавшись, пытался повторить его успех, но больше ни у кого не получилось. Скорее всего, потому, что Мануэль — баск, в здешних горах живет такой небольшой народ. Этим людям достаточно царапины на скале, чтобы зацепиться и подтянуться. Как ящерицы, которые бегают по потолку и не падают. Тьерри потом целую седмицу злился, что пришлось расплачиваться за проигрыш… Залезай, не бойся. Я хочу показать тебе наши земли. Отсюда их видно лучше всего.

* * *

Стараясь не отрывать рук от теплой поверхности камня и не смотреть вниз, Франческо добрался до своей провожатой. После короткой борьбы с собственным воображением, услужливо нарисовавшим ему картину человека, карабкающегося, как паук, по неприступной скале, и взбунтовавшимся желудком, ничуть не испытывавшим желания висеть над пропастью, он неуклюже взобрался на стену. Здесь он почувствовал себя увереннее — с двух сторон его защищали от падения сложенные из толстых плит зубцы, а впереди расположилась Бланка. Он даже рискнул бросить короткий взгляд через ее плечо, увидев раскинувшуюся внизу просторную долину с ее полями и виноградниками, блестящие ленты рек и россыпь крыш выросшего под защитой замка городка Куизы, через который они проезжали днем. Отсюда, сверху, становилось заметно, что замок, город и разбежавшиеся вокруг деревушки лежат на плоской возвышенности, ограниченной руслами бегущих с окрестных склонов рек и замыкающейся сверкающим великолепием белоголовой горы.